ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО

 

(ОЧЕРКИ)

 

          На берегу огромного искусственного озера раскинулось поместие магната Екатерининских времен, представляющее интереснейший исторический памятник жизни и нравов XVIII-го столетия. С первого взгляда на эту массу построек, большею частью уже превратившихся в развалины, вас поражают оригинальность этого ''Орлиного гнезда'' напоминающего гораздо больше жилище средневекового феодала, чем усадьба русского помещика.

          Полуразрушенная теперь каменная стена, больше двух верст длинной, охватывает, как бы крепостным кольцом площадь, где кроме огромного ''барского дома'' с десятком флигелей и бесконечных ''служб'', помещается парк, ''страшный сад'', грандиозные развалины театра и, наконец, - более двадцати оранжерей.

          На всем протяжении этой каменной стены находятся только одни ворота из литых чугунных брусьев, которые годились бы в любую маленькую крепость, какой, как увидим ниже, в прочем и была эта усадьба всевластного магната – разбойника, не признававшего никаких законов, кроме собственной воли. Не только масса рассказов переходивших от деда к отцу и от отца к сыну, но и богатейший архив (им еще десять лет назад был занят огромный, каменный флигель), который удалось хорошо изучить за проведенные в Баташеве несколько лет, дают полную и крайне интересную картину быта и нравов конца XVIII столетия.

          Не даром на Баташева несколько раз приезжали члены археологических обществ из Москвы и Петрограда, как для ознакомления с его огромным архивом, так и для осмотра построек, особенно же ''подземной части и плотины'', про которую было сказано, (при докладе в Моск. Арх. Общ. В 1903г.), что '' равной ей по оригинальности устройства и ценности, трудно найти во всей России. Так как, несмотря на близость с этим историческим памятником, мне кажется, что его краткая история будет небезынтересна для многих читателей, как отголосок родной старины.

          В 70-тых годах XVIII-го столетия жили в Туле два брата – Андрей и Иван Родионович Баташевы, владельцы одного из крупнейших тамошних оружейных заводов. В одну из многочисленных войн Екатерининских времен попал как-то в Тулу всесильный временщик – Потемкин. Чем угодили ему братья Баташевы об этом сведений нет, но известно только то, что, вернувшись в Петербург, он просил Екатерину наградить их землями и дворянством якобы за бесплатное пожертвование ружей своего завода на защиту государства. Результатом этого ходатайства была ''жалованная грамота'' (восемь лет назад она еще хранилась в Баташевском архиве), который так типично для характеристики тогдашних времен, что я позволю себе сказать из нее подстрочную выписку: ''И жалуем мы им – братьям Баташевым, где они пожелают казенной земли, с деревнями и угодьями, мерою – сто верст – вдоль и сто – поперек''… Пусть уж читатель сам вычисляет, сколько это будет десятин, но можно сказать, что подарок был действительно ''царский'' и простые тульские заводчики стали не только ''потомственными дворянами, но и обладателями чуть не целого княжества почти с сотней деревень и десятками тысяч покорных и безответных людей.

         Вот что значило в те времена угодить всесильному временщику!… Бросили ''новопожалованные дворяне'' Тулу и выбрали, для своего ''княжества'' местность, лежащую на соединении губерний – Рязанской, Тамбовской и Владимирской – Широкие натуры были!… Но так как два медведя в одной берлоги не уживаются, а любимцы Потемкина были куда свирепее любого медведя, то они сразу и разъехались по противоположным концам своего поместья, разделив его полюбовно на две равные части. Старший Иван Родионович, выстроил огромный чугунно-литейный завод Выксу (теперь – Госуд. Выксунские заводы), которые стали его резиденцией. Жизнь и подвиги его ''вельможи'' описаны в романе Салиаса – ''Владимирские мономахи''. Сколько там правды и сколько там художественного вымысла, мы, конечно, не знаем, да и вообще о старшем брате ничего не можем сказать, т.к. в Баташевских архивах, на это нет ни каких данных. Героем наших очерков является младший брат – Андрей Родионович, облюбовавший для своего ''гнезда'' глухой край на соединении 3-х небольших, но глубоких и быстрых речек – Гусь, Колпь и Нармуч. Вся местность была покрыта вековым бором, но в нескольких верстах к западу – проходил бойкий тогда торговый тракт с Мурома на Касимов, лежащий всего в 18-ти верстах от места, где начал свои грандиозные постройки этот ''вельможа – разбойник'', к жизни описанию которого мы и перейдем в следующем очерке.

          Если бы ''сатана'' был не поэтическим вымыслом, а существовал в действительности и вздумал бы воплотиться в человеческий образ, то, конечно, для своего воплощения он взял бы Андрея Родионовича Баташева. Выдающийся ум, колоссальная энергия, соединились в нем с не меньшей жестокостью и дерзостью переходившей в издевательство не только над соседями – помещиками, но и над тогдашними властями. Только перед своим покровителем – Потемкиным, он до конца сохранял льстивое низкопоклонство и ежегодно высылал ''Благодетелю'' к Рождеству и Пасхе свежие – землянику, персики и ананасы из собственных оранжерей. Эти ''дары'' документально зафиксированы в архивных книгах.

          Надо отметить, что ''холопов'' он трогал редко, конечно, под условием абсолютного повиновения не только его слову, но и малейшему ''движению бровей''. Из всех рассказов видно, что ''холопов'' он просто не считал за людей, а смотрел на них просто как на материал нужный для выполнения его затей, а стало быть, не достойных не только его любви, но и гнева. Колоссальное богатство (мы увидим ниже, какие для этого были ''разнообразные'' источники) делало совершенно лишним большие поборы с крестьян, т.к. материальное положение его крепостных было значительно лучше, чем у соседних помещиков ''дравших шкуру'' для увеличения собственного благосостояния.

          Однако мы забежим вперед…. И так, облюбовав место для своей будущей резиденции, Андрей Родионович согнал сюда чуть не весь народ из-под властных ему теперь десятков деревень и меньше чем через два года, на огромной, окруженной дремучим лесом поляне, появилась усадьба – крепость, обнесенная сплошной каменной стеной 2-х саженой высоты с башнями, могущая выдержать настоящую осаду этого ''орлиного гнезда''. Три двора были окружены каменными флигелями (многие – в два этажа) ''людскими'' и всевозможными ''службами'', которые и сейчас, уже полуразрушенные, поражают своей величиной и численностью.

         Я долго не могла понять – зачем, в помещичьей усадьбе такое громадное количество кода-то жилых построек? И только при исследование архива нашла разгадку: в числе особых ''царских милостей'' Баташеву было дано разрешение иметь – ''собственный Егерьский полк – людей в полторы тысячи''. И вот эта-то дружина, вернее – ''Опричина'' помещалась вместе со своим хозяином, за крепостной стеной усадьбы, составляя, действительно, такую силу, перед которой приходилось трепетать не только всей окрестности, но часто и губернским властям… Впрочем, по архивным данным видно, что – ''егерей было числом – 800, да дворовых людишек – 175 чел., кои в барской усадьбе жительство свое имели''… Понятно, что для такой ''дворни'' требовалось и соответственное количество построек. За огромным, в два этажа, барским домом, разводился парк и сад, который еще при жизни Андрея Родионовича получил жуткое название – ''страшного сада''. Посредине его был устроен ''позорный столб'', к которому привязывали ''провинившегося'' для наказания плетьми перед лицом всей дворни (надо полагать – ''для назидания'') – наказания, после которого убирали уже мертвое тело… У этого же столба по 2-3-дня морили голодом и жаждой привязанных, как собак, людей, а зимой часами держали босых и в одних рубахах… Здесь же производилась ''потеха'' – борьбы с медведем, на которою выходил любоваться ''сам'' с своими гостями.

        Не смотря почти на 200 л. возраст, деревья этого сада тонки и низкорослы, что сейчас в народе объясняется тем, что и вся земля этого ''проклятого места'' так пропиталась слезами и кровью замученных здесь людей, что ничего на ней как следует расти не может).

          А рядом с этим ''местом страданий'' в парке воздвигались десятки оранжерей, каменное здание театра, которому позавидовал бы тогда любой губернский город (развалины его целы и под-десь) павильоны и беседки, одна из которых (ея развалины тоже целы) носила название ''павильона любви'' и служила местом оргий вельможи с его гостями, на которых дворовые девушки, одетые нимфами, баядерками и богинями Олимпа, услаждали пьяных развратников. В архивных бумагах, конечно, нет указаний на то, что некоторые из опозоренных девушек не в силах были вернуться после этих ''Афинских вечеров'' домой, предпочитая этому добровольную смерть в волнах лежащего рядом озера, но народная память сохранила даже имена этих несчастных…

         Но, восприняв сразу все самые подлые ''обычаи'' тогдашних вельмож – помещиков, Баташев не забыл и своей прирожденной ''купецкой'' практичности: вместе с постройкой ''хором'' со всеми ''причудами'' того времени, шла кипучая работа по возведению плотин, которыми были запружены три упомянутые в первом очерке – речки, образовавшие огромное озеро, около 30 верст в окружности и чугунно-литейного завода. Впрочем, этот последний выстроен был, кажется, больше по традиции и Андрей Родионович уделял ему мало внимания, найдя другие источники богатства, не только более прибыльные, но и более соответствовавшие его натуре – Феодала-разбойника, любящего во всем дерзость и ''широту размаха''.

        Меньше чем через два года, все огромное поместье с плотинами и заводом было закончено, но тут-то и начался тот период деятельности ''чудного'' вельможи, который сразу вызвал удивление и страх всей округи…

         Однажды вечером несколько сот рабочих были вызваны к ''самому'' громадный зал ''хором''. Что им говорил Баташев и поднесь не знает никто, кроме напутственных слов сказанных уже на крыльце: ''Коли волю мою будите исполнять усердно, - всем награда на весь ваш век, но ежели кто-нибудь слово проронит, хоть во сне, или попу ''на духу'' – то сделаю, что покойники в гробах перевернуться!…'' Все знали нрав барина, знали, что перемены решения у него не было и раз сказанное слово становилось законом для всех окружающих. На следующий день все рабочие были разделены на две партии – одна из которых, с наступлением ночи, исчезла за чугунными воротами барской усадьбы и вышла из них только через сутки, когда ей на смену вошла вторая партия. Усталые и мрачные выходили рабочие со своего ''дежурства'', но не кто не о чем не смел их спрашивать - слишком трепетали все перед грозным владыкой…. Стало только известно в округе (да и то передавалось шепотом), что каждую ночь, с барского двора тянуться целые обозы с землей, которую ссыпают к озеру, а туда ввозят тесаный камень, болты, да двери железные – ''Точно другую усадьбу строить собираются '' хотя вся постройка была уже будто бы построена… Чугунные ворота день и ночь охранялись стражей, и не чей любопытный глаз не мог проникнуть за стены усадьбы без воли властелина.

        Впрочем, днем там все носило обыденный характер и только с наступлением ночной темноты наступала кипучая, загадочная деятельность, продолжавшаяся почти год.

        Конечно, и тогда многие в округе догадывались, что ''новоиспеченный вельможа'', как крот под землей ''другие хоромы строит'', но где вход в эти таинственные постройки, для чего они делаются, - никто почти не знал из живших в усадьбе… Как только началась загадочная ночная жизнь было отдано строжайшее приказание всем живущим за стенами этой феодальной крепости – с наступлением темноты запираться в своих помещениях и не сметь отворять ни окна, ни двери до тех пор, пока утром не зазвонит колокол, повешенный над чугунными воротами усадьбы. Ниже мы увидим как этот ''человек – зверь'' расправляется с ''ослушниками'', а потому понятно, что даже женское любопытство не кого не могло заставить выйти из дома в запретные часы.

         Только несколько человек ''отборных'' опричников целыми ночами стояло на карауле, охраняя тайну своего повелителя. Забегая немного вперед скажем, что вся ''Егерьская дружина'' не только рабски повиновалась своему ''баринушки'', но кажется, действительно пытала к нему преданность, как бы гордясь безграничной силой и властью своего владыки. Непосредственно за стенами парка начинается прямая, длинная улица, на которой и сейчас еще можно видеть несколько довольно больших каменных флигелей из серого камня резко отличающихся от окружающих деревенских изб. Вся эта слобода носит название ''Вышвырки'', полученное ей от того, что сюда на жительство ''вышвыривали'' из барской усадьбы – ''не провинившихся, нет – с теми была другая ''расправа'', а просто мало усердных или не способных ''сподвижников''. Не смотря на то, что им давалась усадьба, строился хороший дом, и они зачислялись рабочими на завод, все же такое изгнание из рая считалось позорным и жители ''Вышвырок'' никогда не могли утешиться в том, что им не приказано являться перед ''светлыя очи'' властелина, который, к слову сказать, судя по портрету (удивительная по художественности картина, находившаяся еще в 17-ом году в большом зале Баташевского дома) были похожи на глаза тигра, если не самого сатаны, как его рисует народное представление.

        Повторяю, – Андрей Родионович был не только зверски жестокий, но и не шаблонно умный деспот; он понимал, что служение ему ''не за страх только, но и за совесть'' входило в его личные интересы – окружать себя действительно надежными людьми. Выбрав свою ''опричину'' самых отчаянных головорезов из-под властных теперь ему десятков тысяч людей он мирволил, им во всем, что не касалось исполнения его собственной воли, которою все должны были чтить, как ''слово Божие''. Из архивных книг видно, что на егерей ежедневно отпускалось ''из барской экономии'' по несколько ведер вина, бочонки меда и браги, десятки свиней, баранов и ''всякой живности'', а народное придание говорит, что для '' ближних барских слуг и ''стрелков'' в усадьбе было ''море разливанное'', т.к. никаким настоящим делом они заняты не были, ''барскую службу'' приходилось нести не постоянно, да и то больше ночами, а остальное время вся эта шайка достойная своего владыки только пила, ела, охотилась в окрестных лесах, да преследовала своей ''любовью'' не только дворовых, но и крестьянских девушек ближайших деревень. Никаких жалоб на свою ''дружину'' барин ни от кого не принимал, будь жалобщик, но только простой крестьянин, но и соседний помещик, а наоборот был готов встать на защиту своих ''молодцев'', которые чувствовали себя под его ''властной рукой'' в полной безопасности, какие бы безобразия они не творили.

        В виду всего этого становится понятным, за что именно любила эта разбойничья шайка своего атамана-барина, за которым жилось так сытно и разгульно-весело.

        Только окончив с постройками своих хором, не только видимых, но и подземных, Баташев привез из Тулы свою семью – жену с двумя сыновьями. По рассказам, это первая жена, родом из Тульского купечества была тихой, кроткая женщина ''смиренница'' и являлась полной противоположностью грозного владыки, перед которым она трепетала не меньше любого из ''дворовых''. Для нее с детьми была отведена отдельная половина, приставлен целый штат ''мамушек да нянюшек'' и после этого ''барин'' как бы совсем забыл о существование жены-купчихи, могущей только ''оконфузить'' его перед гостями – вельможами, которые часто целыми неделями безвыездно жили в огромных хоромах новоявленного магната, о сказочных богатствах которого носились рассказы по всей округе.

         В одну из своих частых поездок в Петербург он поступил в Масонскую Ложу, где состояли членами чуть не все аристократы того времени и этим завязал знакомству и дружбу с массой влиятельных лиц столицы, которые все чаще начали восхвалять ум и щедрость нового вельможи, а некоторые приезжали даже ''отдохнуть'' от дел правления государственного в дальнее поместье ''масона – помещика''. Теперь чугунные ворота не запирают, не запирались не днем, не ночью и когда ''сам'' был дома, в усадьбе дни и ночи шел нескончаемый праздник и толпа гостей, начиная со столичных губернских вельмож и, кончая мелкоместным дворянчиком, наполняла дом и огромные флигеля. Двери были открыты званным и не званным, каждый мог приходить домой есть, пить и занимать помещение ''по знанию ему надлежащие'' сколько кому вздумается. Одним непременным условием для этой толпы тунеядцев было только – ''угождать самому'', восхищаться всем, что его окружало, а главное – никогда, ни в чем не сметь противоречить хозяину. ''Купчиха – так в минуты раздражения, презрительно называл ее новоиспеченный вельможа, никогда ни показывал гостям, хотя туда часто съезжались окрестные помещики вместе с женами и дочерьми, но для всех ''сама'' была вечно больной, чем объяснялось ее всегдашнее отсутствие. Шумные охоты сменялись катаниями на яликах с музыкой и хорами певцов, шумными обедами, а вечерами шли представления не только ''пасторалей'', но и балетов в огромном каменном театре, где все артисты не исключая и ''танцорок'' были выбраны из собственных крепостных. Ночами же шли оргии в ''павильоне любви'' … Посреди этой шумной жизни мало кто задавался вопросом – от куда берется та масса червонцев, которые рекой текли из рук щедрого вельможи?… Знали только дворовые да заводские рабочие, что за барской усадьбой выстроена целая слобода для трех сот рабочих, которых барин привез от куда-то со стороны видимо, платил им большие деньги, так как жили они ''гостями'', но все же как-то чудо : дома ли в кабаке, на гулянье, их можно было видеть только 150 чел., остальная же половина всегда отсутствовала.

        Неизвестно кто был смельчак решивший выслеживать ''барских рабочих'', но все же вскоре узнали, что ровно в полночь 150 чел., этих таинственных рабочих отправлялось к одной из башен помещавшейся в задней стене парка, и исчезала за ее дверями, а оттуда один за одним, выходила другая половина и безмолвно рассыпалась по своим домикам. Долгое время напрасно старались допытаться от кого-нибудь из этих рабочих, – куда они ходят ночами и что делают, но и от пьяных даже получали один ответ, что, мол, своя голова еще не надоела, а ''с нашим барином шутки плохи'', некоторые отвечали угрозой доложить ''самому'' о излишнем любопытстве дворовых, после чего всякие расспросы прекратились, и эта сторона деятельности Баташева так и осталась бы скрытой от всех (он умел выбирать своих помощников и агентов) если бы и здесь, как не однажды бывало в истории – не замешалась женщина… Один из этих таинственных рабочих на великое свое несчастье без памяти влюбился в заводскую девушку – Грушеньку, которая, как ''истинная дочь Евы'', поставила условием своей благополучности то, что бы он рассказал ей, – где пропадает по целым суткам и что делает?

        Долго она клялась и божилась, что и попу на исповеди не проговориться – одна знать будет, и сдался малый, все рассказал своей ''разлапушке''… А немного времени спустя по всей округе пошла глухая молва о том, что в ''подземных хоромах устроен монетный двор, где день и ночь ''работаются червонцы'' теми самыми рабочими, которых привез барин с другой стороны. Конечно, все это говорилось шепотом, в темных уголках, но слишком видно хорош был слух у этого зверя и не только узнал он о том, что говорят, но дознались его сыщики, от кого этот слух пошел... В одну и ту же ночь пропали без вести влюбленный рабочий и болтливая Грушенька, никто так и не видел их после, только две ночи подряд, проходившие мимо господской усадьбы люди, со страхом передавали, что откуда-то, точно из-под земли, слышны были слабые, глухие стоны и крики, но такие страшные, ''что волос дыбом становился''. Все понимали, кто умирал медленной мучительной смертью в подземельных застенках, но уже никто не дерзал проронить хоть слово, боясь и для себя той же участи… А шумная, разгульная жизнь шла своим чередом, как вдруг произошло событие, заставшее зашуметь всю губернию.

       У Баташева была страсть скупать все имения соседей, прилегавшие к его колоссальному поместью и вот как-то заехав в самый глухой уголок своего ''княжества'' он увидал чуть не на границе маленькую усадьбу, которую и решил ''приобщить'', для чего сейчас же заехал к ея хозяину, с первых слов предложив ему крупную сумму за его родовое гнездо. Не известно чем бы кончилось дело, если бы не вышла угощать гостя дочь хозяина, оказавшееся такой красавицей, что Баташев сразу влюбился в нее как мальчишка и на другой же день заявил растерявшемуся помещику, что он ''жив быть не хочет'', коли тот, не отдаст ему в жены своей дочери.

        Растерялся сначала захолустный помещик от такого неожиданного заявления всевластного вельможи, однако, оправившись, твердо сказал, что хоть беден он и понимает, как трудно ему бороться с таким ''большим барином'', но все же пока жив он – отец, дочь его не будет не чьей ''наложницей''. Почему и здесь Баташев, как обыкновенно, не употребил просто насилие – неизвестно, но только спокойно заявил, что вовсе и не думает сделать ''дворянку'' своей любовницей, а просит его ''родительского благословения'' на законный брак с его дочерью, за которой со всей его родней пришлет свои колымаги и приедут они прямо в церковь, откуда она войдет в его дом не только полной хозяйкой, но и ''венчанной женой.

        Думая, что слухи о том, что Баташев уже женат, неверны, старик дал свое согласие, а счастливый жених двинулся домой, наказав готовиться невесте и всей ее родне к свадьбе, с которой влюбленный вельможа страшно спешил. Приехав в свою вотчину, он сейчас же послал за попом и без всякого вступления заявил растерявшемуся священнику, что бы тот готовился венчать его не позже как через неделю, к каковому сроку все должно быть, приготовлено к церкви самым блестящим образом. Трепетным голосом заявил, было ''батюшка'' о том, что, мол, ''ведь Вы уже в законном браке обретаетесь и венчать от живой жены закон не как не может разрешить, разве что владыка''… Но и кончить не дал ему ''грозный барин'', а так гаркнул на бедного попика, что тот, говорят, ели на ногах устоял. ''Слушай ты, долгогривый, если еще хоть слово пикнешь о своих законах запорю, как последнего дворового, не какие ''владыки'' тебе не помогут! Один тут для всех вас закон, моя барская воля!''

        Видимо священник был не из породы ''мучеников за веру'' и ровно через неделю вся громадная церковь сияла тысячами свечей, всюду были разостланы дорогие ковры, расставлены цветы и пальмы из ''господских оранжерей'', а ''сам'' в великолепном кафтане, усыпанный бриллиантами, чуть ли не как сам его патрон – Потемкин, встречал свою красавицу на церковной паперти. Интереснее всего то, что когда ''безбожный'' вельможа разослал десятки гонцов созывать ''всю губернию'' на свадебный пир, все страшно были возмущены таким ''беззаконием невиданным'', но все к назначенному времени громадная усадьба ели вмещала съехавшихся гостей и '' свадебный стол готовился на 810 кувертов'' (из архивных записей). Кроме страха перед всесильным магнатом который не только людей – бога не боится здесь, конечно играла роль и неудержимого любопытства – посмотреть поскорей на ''красавицу-невесту'' и самим присутствовать на свадьбе, о приготовление которой ходили целые легенды.

        В архивных книгах есть крайне интересное описание принадлежащее, видимо, какому-нибудь крепостному ''грамотею'', всех свадебных празднеств, но передавать их здесь не возможно, ибо это слишком бы затянуло наши очерки. Не можем все же не отметить, что еще в канун свадьбы с барской конторы было послано усмирившемуся ''батюшке'' – денег 2000 самому, да – на украшение храма, да еще с барской конюшни – жеребца серого со всей сбруей и колымажкой новой. Причту и певчим ''1000 рублей деньгами, да всяких припасов – 5 возов, да сукна аглицкого всем на кафтаны''. Вообще надо отметить, что при всех пороках Баташева у него совершенно отсутствовала ''купецкая скаредность'' – он почти так же любил награждать покорных, как и наказывать тех, кто смел в чем-нибудь ''супротивничать'' его воле. Видно, на этот раз ''грозный владыка'' влюбился не на шутку, так как с его второй женитьбы на целый год он как бы перерождается: пустует ''страшный сад'', не оглашается воздух усадьбы воплями страдания и страха.

        Светлый и радостный ходит ''грозный барин'' почти не расставаясь со своей красавицей-женушкой, для которой не только прекратил оргии в ''павильоне любви, но вообще почти все шумные потехи, которые были не по вкусу новой владычице Баташева. Интересно, что первая жена продолжала жить в том же доме, т.к. еще в конце свадьбы ''барин зашел на ее половину и кротко заявил – ''как ты жила, так и живи – всем в доме места хватит и не кто тебе обиды не сделает, а дети все одно – моя кровь и мои наследники''. За тем созвал всю дворню: - ''Не вздумайте, кто посметь чем-нибудь не угодить прежней барыне – коли, кто слово ей не так молвит, – запорю''. Таким образом, были установлены ''правовые отношения'' этой оригинальной семьи и все шло тихо и мирно, только ''егеря'' ходили хмурые и недовольные т.к. за этот единственный светлый период владычество ''грозного барина'' они совсем ''без дела остались'' им даже запрещено было пьянствовать и дибоширничать. Но, конечно, дикая натура Баташева не могла переродиться и уже на второй год своей идеалистической жизни он начал скучать по прежним потехам. Сначала возобновились шумные охоты, пиры с вновь нахлынувшими гостями, а скоро и ''павильон любви'' засиял и по всей ночи стал оглашаться музыкой, пеньем и пьяным гвалтом.

         После годового перерыва Андрей Родионович точно хотел вознаградить себя – опять все кругом наполнилось шумом попоек и стонами наказуемых, только еще в больших размерах. Вторая жена, вместе с новорожденным сыном и особым ''штатом придворных'', была так же отправлена в отдельную половину, но ''сам'' часто заходил к ней, она же всегда присутствовала на пирах и празднествах, когда съезжались ''дамы''. Вообще он до конца хорошо относился к ней, требуя только что бы она не вмешивалась в его жизнь, являясь только по зову ''пред светлые очи''. Через несколько времени новый слух взволновал всю округу; в 10 верстах от имения Баташева, в дремучем лесу, был ограблен огромный обоз, везший товары из Касимова в Муром. Часть извозчиков была перебита, а часть успела разбежаться и спрятаться в лесу, пользуясь уже наступавшими сумерками. Добравшись, ели живыми от страха до ближайшей деревни, они рассказали, что их окружил целый отряд верховых всадников ''в черных образинах'' и стал стрелять по ним ''из пищалей''. Все спасшиеся удивлялись лошадям и всей амуниции нападавших – и на разбойников не похожи – точно войско, какое!… Никто ничего не смел, сказать вслух, но томная молва расходилась все шире и шире и втихомолку Баташева стали называть не только ''Масоном – безбожником'' и ''монетчиком'', но и просто – ''душегубом – разбойником''. А случаи ограбления богатых обозов повторялись все чаще и чаще, так что губернские власти волей неволей должны были устроить ''расследование'', которое впрочем, конечно, ничего не раскрыло, только в конторских книгах этого времени особо часто стали попадаться записи: ''Заседателю в губернию – 2 вороных жеребца, да птицы битой и окороков – воз, да талек тонких 30 штук, да девку Аксинью, что кружева плести мастерица'', ''в город (Касимов) – Подьячему – муки – 2 воза, да туш свиных – 3, да жене с дочерями на солопы бархату синего – 43 арш.''. Тем бы, конечно, дело и закончилось, если бы Баташев хоть немного знал меру своим ''лихим забавам'', но он все больше входил во вкус.

         Мы уже не раз говорили о том, что Андрей Родионович признавал только один закон – собственную волю, а т.к. благодаря покровительству Потемкина с одной стороны и поблажке, закупленной им у местной власти – с другой, ему все сходило с рук, то понятно; что его дерзость принимала все большие размеры. Точные ''налеты'' со своими молодцами, видимо ему пришлись по вкусу, и на Муромском тракте стало опасно проезжать не только купцам, но и богатым помещикам. Этим последним, впрочем; всегда давалась привилегия: - их не кто не убивал, а только отбирали деньги и ценные вещи.

        Однажды такой же участи подвергся великолепный ''дормез'' одного Петербургского сановника, который ехал в гости к брату. Узнав в Касимове, куда он добрался весь наголо обобранный, что такие случаи постоянно повторяются около поместия Баташева, известного вообще своим неукротимым нравом, этот вельможа, вернувшись в столицу, поднял там целую историю, требуя точнейшего расследования всех темных дел ''этого разбойника''. Извещенный своими благоприятелями о всем происшедшем, Баташев немедленно полетел сам в столицу, где и пробыл несколько месяцев, пуская в ход не только подкуп, покровительство Потемкина, но и всю свою дьявольскую изворотливость, что бы снять с себя всякое подозрение. Как раз в этот период, он знакомится на одном придворном бале с вдовой какого-то заслуженного генерала, женщиной уже не первой юности, но еще красивой и бойкой ''обворожительницей'' и снова влюбился в нее, как мальчишка, хотя в эту пору ему уже было 45 лет. Не долго думая, он делает предложение и т.к. Баташевское громадное состояние было хорошо известно всей столице, а на счет своих семейных дел он распространяться не любил, то понятно, что ему было легко получить согласие, тем более что, судя по хранящемуся в Баташеве великолепному портрету Андрея Родионовича, был не шаблонно интересным человеком. Шумно и весело прошла блестящая свадьба, на которую собралась чуть не вся столица и вскоре ''новобрачные'' отправились в свое поместие, куда за ранее уже были посланы гонцы с приказом о ''торжественной встрече'' которую должны были устроить ''новой барыне''.

        Неизвестно, когда рассказал Андрей Родионович новой жене об ея оригинальном положении ''третьей барыни'', но из всех рассказов видно, что положение это ее не тяготило, и ''жили они с барином – душа в душу''. По натуре, видимо, это была самая подходящая жена ''грозному барину'' – она ездила с ним на шумные охоты, любила толпы гостей и не менее строго чем ''сам'' взыскивала с провинившихся. На сколько все дворовые любили первых двух ''барынь'', на столько ненавидели гордую и самовластную ''питерскую'', которая ни к кому не знала жалости, полновластно господствуя во всей усадьбе, шумное веселье которой еще как будто усилилось с ея появлением. Но грозовая туча уже висела над ''Орлиным гнездом'' и скоро разразился удар, от которого вздрогнул сам неустрашимый вельможа. Смерть Потемкина уже сильно поколебала его влияние в столице, но пока царствовала Екатерина, все стоящие у власти давно и хорошо знали ''миллионера Баташева'' и мирволили ему ''по старой памяти'', но при вступлении на престол Павла – все круто изменилось, … Начались гонения на всех любимцев Екатерины, живших в столице, а за тем добрались и до темного прошлого ''Баташевского магната''.

         ''Везде была рука'' у Андрея Родионовича и вот однажды прискакал к нему нарочный с секретным извещением от ''благоприятеля'' из столицы, что назначена ''строжайшая ревизия'' всех его дел, особенно касающаяся слухов о ''монетном дворе'', находящимся где-то в тайниках Баташевской усадьбы. Раньше бы это не смутило грозного владельца – он знал, что не кто из дворовых не дерзнул бы донести на него, не исключая и тех рабочих, которые продолжали посменно исчезать в одной из башен парка, но теперь всем было известно, что положение ''владыки'' пошатнулось, что и на него могла найтись ''управа'' и здесь-то, по рассказам, произошло одно из самых страшных дел этого зверя. Когда на другой день после приезда ''эстафеты'' очередная смена ''ночных'' рабочих ушла на сво